Солдатом быть хорошо, но иногда умирать надо.Заметки из зон АТО

За несколько суток, проведенных с волонтерами на востоке Украины, журналисту редакции удалось пообщаться с детьми, которые пережили бомбежки, посчитать беспилотники над своей головой, узнать у солдат о плюсах работы безграмотного командования и заблудиться ночью в районе территории сепаратистов.

“Мы почти все здесь родом с востока, и нас лучше не фотографировать, а то мало ли. Семьи-то наши, в основном, там остались.”

На, возьми автомат, мы могли заехать на сепарскую территорию. Если что – стреляй влево на поражение, а я перекрываю правую, – говорит мне офицер Игорь, невысокий мужчина, с круглым лицом, стриженный под ноль.

Я беру тяжелый холодный автомат и ощущаю не страх, а легкую тревогу, что следующий блокпост может оказаться вовсе не нашим.

Машина у нас бронированная, но ты же понимала куда ехала? Вот тут все что угодно может быть. Здесь все по-настоящему. Если ты хочешь увидеть человеческие мозги, можем поехать, я тебе их покажу. Воевать – это не статьи писать, это совсем другое, – пытается запугать меня солдат.

Ночью мы с волонтером Васей и офицером Игорем ( имя изменено.- Ред.) сворачиваем не на ту дорогу. На востоке я вторые сутки. Условно тихо. Здесь, где привыкли слышать обстрелы артиллерии, тишина настораживает. Мы едем в компании 5 волонтеров на микроавтобусе, забитом вещами и едой для солдат, игрушками и стиральными машинами для детей. Для 24-ой ОРБМ из Киева едет специальный подарок – джип.

Одна из первых остановок – милицейский блокпост. Здесь пьем чай на самодельной кухне с глиняной печкой. Если не принимать во внимание, что хозяева в форме и что над столом между детских рисунков и кукол “мотанок” висит “Муха”, можно представить, что это летняя кухня в какой-нибудь деревне.

Вы откуда, из Киева? А сгущенки нам не привезли, а то мясо у нас есть, а вот сладенького очень хочется? Вот вы бы чуть раньше приехали, увидели бы наших собак пузатых, и курочки у нас тут есть, – подшучивает солдат Сережа, высокий худощавый мужчина с аккуратной бородкой, – и тут же добавляет серьезно:

Мы почти все здесь родом с востока, и нас лучше не фотографировать, а то мало ли. Семьи-то наши, в основном, там остались.

Вот досиделись, дождались минских соглашений – и нет Дебальцево. Что дальше?

Еще чуть-чуть посидим- и Мариуполя не будет, – наполняя чайник водой, рассуждает седовласый командир Александр.

Двое молоденьких солдат жалуются на маленькие зарплаты. Один из них, черноволосый симпатичный парень объясняет: думать – это не их работа, для этого есть командование. Главная задача парней – перехват тех, кто пытается вывезти оружие из зоны конфликта.

Кто-то из нас жует предложенные сырые сосиски, кто-то пьет кофе, все оживленно беседуют, под ногами путаются котята.

Вот уж сябры научились бинокли собирать. Тут без ста грамм не разобраться, и что делать, если я вообще не пью? – продолжает веселить всех Сергей, разглядывая темно-зеленый бинокль, который привезли волонтеры.

Хлебнув чаю, выхожу на улицу, под целлофановым навесом, на чем-то вроде стола вижу торт “Рошен”. На фоне закопченных кастрюль, дров, самодельной тачки он выглядит, как инопланетянин.

Потоптавшись во дворе, спускаюсь в блиндаж. В полумраке сразу бросается в глаза большой портрет Ленина, расположившийся на стене напротив солдатских нар:

Вы, может, его не снимайте, не надо, мало ли что про нас подумают, – вопрошает негромкий мужской голос, откуда-то из гущи коек. Над одной из них висит белый пластиковый крестик. Эти крестики для меня стали символом борьбы в целом, начиная со времен Майдана. Здесь, на фронте, они тоже часто встречаются. Один из таких украшает собой зеркало в нашем автобусе.

“Солдатом иногда хорошо быть – можно всех защищать, а иногда и нет – потому что умирать надо!”

По дороге в Новоайдар на одном из блокпостов встречаем солдат из родной для волонтеров 24-ки. Ребята показывают мне свои “цацки” – гранаты, дают подержать РПГ, приговаривая, чтоб обращалась аккуратно: “Хотя вы – девушка хрупкая, а за чеку не так-то и просто дернуть”, – бодро и самоуверенно говорит мне один из солдат, остальные подкрепляют его слова задорным смехом.

Во дворе школы-интерната нас встречает директор. Анна Алексеевна – крупная улыбчивая женщина в меховой шапке, она искренне радуется нашему приезду. Двор интерната скудно освещен благодаря свету из окон здания, как и в остальных селах – здесь в основном темно.

Ничего себе мы разбогатели! – хлопает в ладоши восторженная Анна Алексеевна, увидев коробки, предназначенные для детей.

Рабочие интерната и волонтеры с трудом заносят огромную стиральную машинку вовнутрь, для этого приходится снять с петель окрашенные белой краской две двери.

Супер-пупер, у нас тут никогда такого не было, нам такая машинка и не снилась! – восклицает директриса, внимательно рассматривая важный подарок от волонтеров.

Пройдя по обыкновенным, ничем не отличающимся от любой провинциальной школы коридорам, мы направляемся в один из классов. Здесь же встречаем небольшую группу детишек с воспитателем. Шумной компанией рассыпаемся по помещению, дети занимают места за партами. Гогочут, радуются, ждут. Разглядываю их лица, их сверкающие от радости глазища, достаю фотоаппарат и свет, они с интересом косятся на мою технику, комментируют, щурятся от света.

Анна Алексеевна копошится над огромным картонным ящиком:

Дети, родные мои, вот это все – ваше. Налетайте, кто сколько хочет, тот столько и берет… Машинки – мальчикам, девчонки.. А мягкие, мягкие берите все..

Дети гурьбой наваливаются на коробку. Воспитатели волонтеры, директор и я сияем, словно подарки предназначены нам. Опустошив коробку, детвора дружно и отрепетировано, на три четыре по взмаху рук Анны Алексеевны начинает кричать, повторяя трижды “спасибо”, и столько же раз “мирного неба надо головой”.

Ну чего ты прячешься, иди сюда! Нашего рыжика, сфотографируйте, вот он, наш Рыжик, – указывает Анна Алексеевна на рыжеволосого малыша в свитере с длинными рукавами, напоминающего Незнайку.

Рыжик – это наш Богдаша, продолжает она нежно.

Богдаша заскакивает на подаренного слона-качалку и начинает скакать на нем на месте так упорно, пока не переворачивается. Все хохочут, надрывая животы.

Я вот хочу, чтоб был мир, – раздается из толпы ребят чей-то голосок.

Нет, мы все хотим, – выкрикивают вперемешку остальные.

Я знаю, что мир будет в 2017 году, – уверенно встревает в разговор парнишка с торчащей вверх челкой.

Нееет, – перебивают его другие ребята, – лучше в этом году.

А когда стреляют нам было страшно …

Нееет, смешно было …

В Счастье очень страшно, уточняет улыбчивая Вика.

Мы там в подвалах сидели, – поясняет круглолицая девочка-подросток Валя, – и очень домой уже хотим, соскучились за всеми.

А про наших солдат, что скажете? – интересуюсь я у облепившей меня с обеих сторон детворы.

Солдатом иногда хорошо быть – можно всех защищать, а иногда и нет – потому что умирать надо, – широко улыбаясь рассуждает обнявшая две мягких игрушки длинноволосая Таня.

А у меня брат еще не погиб на войне. Он воюет тоже, а папа недавно на морозе замерз. Я с мамой осталась, – продолжает абсолютно ровным голосом Валя.

Ее перебивает глазастая Катя, указывая пальцем на девочку в полосатой кофте:

А вон Настя сидит, у нее тут мама с папой за нас воюют в Трехизбенке.

Тяжело с ними общаться, такие ужасы иногда рассказывают. Счастье сейчас – это бомбежки, они сидели в подвале по 2 недели, пока забирать их отсюда еще боятся, а родители многие остались там, потому что выехать им некуда, – вытирая слезы и помогая держать мне свет, расстраивается воспитатель Виктория.

А вы откуда приехали? – догоняет нас Катя, когда мы покидаем класс.

из Киева..

Вот это да, из самого Киева?! Ничего себе, – удивилась она, расширяя глаза и доверчиво улыбаясь. Я пожимаю ей руку на прощанье и ласково тереблю ладонью волосы.

Угостив чаем с печеньем, Анна Алексеевна в компании нескольких сотрудников провожает нас до машин. Во дворе, как и по всему поселку – темнота.

Если бы мы вас ждали, чего-нибудь вкусненького приготовили бы, – сетует она. Обнимая каждого из нас, расцеловывает и крестит, приговаривая: “С Богом!”

“Нам повезло, не обстріляли, бо був там командир, Шайба його клічка, такий тупий, як жопа, він карту догори ногами подивився, і ми всі позиції наші і засади об’їхали…”

У друга волонтера Васи азербайджанца Ильяса, который живет с тещей тетей Ниной в селе Дмитровка, 4 года назад убили сына, следом умерла жена. По дороге к нему – темно и тихо, уже около села натыкаемся на сгоревшие БРДМы. Игорь говорит, что здесь их однажды накрыло “Градами”. Я разглядываю эти ржавые объедки войны, как диковинку, представляя, что не так давно здесь падали трупы и черными брызгами разлеталась земля.

У нас тут снаряды над крышей летали, – говорит спокойно тетя Нина, худощавая женщина с немного измученным лицом и приятным тихим голосом.

Если бы нас не тормозили, мы бы уже были в Москве, – возмущается Игорь, опрокидывая в рот стопку домашнего самогона, – в аэропорт зашли – тормозят, в Донецке – тормознули, куда бы не зашли – тормозят…

Звезды над Дмитровкой раскинулись яркой паутиной, я разглядываю отнюдь не мирное небо, держа под руку тетю Нину, которая вышла проводить нас во двор:

Это не только звезды, это беспилотники, их тут много бывает. Я как-то вышла во двор, насчитала 21 штуку, и пошла назад в хату. Вон смотри, он нас уже щелкает, – разочаровывает меня она, указывая в сторону одного из беспилотников, который почти никак не отличить от звезды, если видишь его впервые.

Покидая село, блудим с автоматами в руках между своими и сепаратистскими полями, напряженные и слегка уставшие, выруливаем на блокпост. Едва распознав под светом фар знакомые цвета слегка развивающегося флага, я поняла, что это наши и отложила автомат. Дальше – комендатура в Северодонецке. Наверное, ужин и даже сон.

Подогретая картошка, тушенная курица и чай. Завтрак в большой столовой военной комендатуры я разделяю с несколькими солдатами. Они смотрят телевизор, пережевывая пищу вперемешку с утренними новостями.

А ви куди пишете, в яку газету? – интересуется один из них, предлагая конфеты из огромной общей коробки.

Я не в газету, на “Цензор”, інтернет-ресурс такий.

О-о, так там сєпари будуть читати….

Пока я завариваю чай, кто-то кладет возле моего блокнота батончик “Сникерс”. На стенах столовой – жизнеутверждающие плакаты, лозунги, призывающие соблюдать порядок: “не будь поросятком, помий за собою горнятко!”

От нас коли відправили штурмувати Ямпіль у червні, просто кинули і продали з потрохами. Повезло, що був там командир, Шайба його клічка, такий тупий, як жопа, він карту догори ногами подивився, і ми всі позиції наші і засади об’їхали, а друга рота, де були нормальні офіцери і не було такого командира, вони поїхали по заданому маршруту і їх усіх обстріляли, – колоритно рассказывает молодой плотный рыжеволосый солдат Виталик.

Немає людей, командири всі хлюпіки, ніхто не може взяти відповідальність на себе. Всі чекають, що хтось дасть команду, а тут треба приймати рішення безпосередньо на полі бою, чи в конкретній ситуації, – возмущается офицер Руслан, который уже долгое время пьет чай напротив меня.

От в тому ж Ямполі нас почали окружати, а штаб АТО наказав оставатися на позиціях, комбріг тоді послав всіх в штабі к #бені матері, це м’яко кажучи, а нам сказав, що відпрацює артою для 25-ої бригади, і для нас, щоб ми відступали по слідах артилерії. Ось так ми виходили звідти, – продолжает Виталик, показывая мне, как после контузии у него не подымается одна бровь.

После ранения его вернули на службу, но Виталик знает, что найдет себе здесь применение, в отличие от его товарища, который остался без ноги и тоже был признан годным воевать. О нем Виталик рассказывает возмущенно, акцентируя внимание на беспомощности солдат в данной ситуации. Руслан, несмотря на общее недовольство армией, заверяет меня, что парни все равно будут воевать и никуда уже не денутся, потому что мстят за погибших и отступать не намерены.

” Главное – не паниковать, сейчас важно проскочить, а если и сдохнуть, то красиво. Здесь сегодня подорвали на фугасе людей и ребенка на велосипеде …”

“уносимся в небо, сигнальной ракетой, небо за нас и мы по бедим…”,эти слова из современной солдатской песни, которая звучит в машине Игоря, въедаются в память. Мы едем дальше по блокпостам, покидая Северодонецк, проезжая залитый солнцем Лисичанск, терриконы, которые некогда занимали сепаратисты, полуразрушенные кое-где здания, мимо которых прогуливаются люди с колясками. Все время не покидает ощущение, что я играю в каком-то фильме с неизвестным концом.

Вот тут, Вика, начинается опасность, могут работать снайпера, – предупреждает Вася при въезде в одно из сел.

Главное – не паниковать, сейчас важно проскочить, а если и сдохнуть, то красиво. Здесь сегодня подорвали на фугасе людей и ребенка на велосипеде, – добавляет Игорь, ощутимо увеличивая скорость.

Проносимся мимо какого-то монастыря, в котором глаза выискивают не монахов, а сепаратистов. Нам в спину смотрит багровеющее вечернее небо.

В деревне Тошковка кое-где видны воронки от обстрелов, возле одного из домов офицер останавливает машину, чтоб показать мне, что такое металлический “смерч”. Уродуя собой дерево, обломки снаряда валяются недалеко от чьего-то дома, спрятавшись наполовину в земле.

Для них ничего святого нет, по селу гатят. На Новый год мы взяли здесь 9 сепаров, а корректировщиком может быть, кто угодно. Возле нас девочка крутилась лет 15, и что ты ей сделаешь – ребенок, а она все время наблюдает и эсэмэски пишет, – вспоминает Игорь, указывает рукой на поля вдоль сельской дороги, кое-где развороченные черными воронками.

Но есть и прекрасные люди: мне женщины в магазине все время томатный сок дарили, а есть и такие, которые отсюда к нам в 24-ку просились.

Возле сельской амбулатории на улице стоит несколько скорых, на одной из них – образ Святой Марии и молитва за солдат. Вторая – старая ржавая машина, отражает стеклами своих маленьких окошек последние на сегодня солнечные лучи. Водитель скорой, пожилой мужчина в серой куртке и галошах, отказывается фотографироваться, не хочет попадать в кадр и молоденькая врач-педиатр:

Та нє, не треба нас фотографірувать…он чуєте, як бахкає, – указывает он в сторону окраины села. Оттуда доносятся звуки артиллерии.

Та це дуже тихо вже, – поясняет девушка, – сєрвант щас по хаті не пригає, правда? – говорит она нервно, спрашивая подтверждения у водителя, – шибочка откололась вон на окне, та дырочки в земле есть…Но ниче, все нормально…”

Вася разгружает лекарства для детей, до этого сюда свои медикаменты отдавали солдаты, несмотря на то, что это препараты для взрослых, все же лучше, чем ничего.

Внутри амбулатории уныло и пусто. Вася заносит несколько коробок с лекарствами и детские ингаляторы в просторный кабинет педиатра:

Если б Вы бачили нашу аптечку, там полностью пусто. А у родителей зарплат давно не було, живут все только за пенсии бабушек и дедушек. Капли детские стоят 70 грн, – объясняет мне девушка-врач на ломаном украинском языке, отворачиваясь от фотоаппарата.

Я снимаю ее силуэт, отраженный в медицинском шкафчике с игрушками вместо препаратов, обещаю, что так никто ее не узнает, чтоб не переживала.

Спасибо Вам, – говорит она Васе, – за детские вещи! В прошлый раз девчата как понабегали – ничего не осталось.

По дороге в село Новотошковское у одного из домов – компания местных людей. За небольшим самодельным столиком они что-то пьют из пластиковых стаканчиков, веселятся. Среди них – человек в черной цивильной одежде с автоматом. Игорь останавливается, чтоб выяснить, что за мужчина, – это его долг проверять здесь каждого, кто разгуливает с оружием.

Стыдно-то как, они – пьяны в говно. Ты им приезжаешь помогаешь, а они тут стоят бухают. И с автоматами ходят все, кому не лень. Тут у каждого в кармане по гранате, – раздражается он, повышая голос.

Ребятам на 34-ом оставляем мед и кое-что из продуктов. Я делаю несколько фотографий с солдатом Мишей у обшарпанного помпезного, но красивого здания, не характерного для сельской местности. Солдаты рассказывают, что это то ли клуб, то ли библиотека, но ночуют они не здесь, а чуть дальше в полях, где еще недавно “Грады” ложились так, что “мама не горюй!” Миша рассказывает, что у него никого из близких родных не осталось, все умерли еще до войны. Даже под балаклавой заметно, как он улыбается и немного смущается, интересуясь, не замужем ли я.

В уже привычной за эти несколько дней темноте мы возвращаемся в Лисичанск, на базу 24-ой бригады. Там волонтеры вручают ребятам джип. Мы ужинаем, смеемся, солдаты шутят, рассказывают истории, о которых кто-то когда-то напишет книги. После ужина стартуем назад в Киев. Проезжаем мимо покрытых мраком сел, заброшенных терриконов. За окнами один за другим мелькают наши блокпосты. Запоминаются лишь освещенные фарами и кое-где фонарями участки дорог. Всюду – спокойно, словно и нет никакой войны, а только обычная, бесшумная зимняя ночь.

Автор материала: Вика Ясинская

По материалам: Сensor.net.ua